Неточные совпадения
— Поздно было. Я горячо приняла к сердцу вашу судьбу… Я
страдала не за один этот темный образ жизни, но и за вас самих, упрямо шла за вами, думала, что
ради меня… вы поймете жизнь, не будете блуждать в одиночку, со вредом для себя и без всякой пользы для других… думала, что выйдет…
Она
страдала за эти уродливости и от этих уродливостей, мешавших жить, чувствовала нередко цепи и готова бы была,
ради правды, подать руку пылкому товарищу, другу, пожалуй мужу, наконец… чем бы он ни был для нее, — и идти на борьбу против старых врагов, стирать ложь, мести сор, освещать темные углы, смело, не слушая старых, разбитых голосов, не только Тычковых, но и самой бабушки, там, где последняя безусловно опирается на старое, вопреки своему разуму, — вывести, если можно, и ее на другую дорогу.
Недавно в Рыковском скончалась фельдшерица, служившая много лет на Сахалине
ради идеи — посвятить свою жизнь людям, которые
страдают.
— Ах, говорите,
ради бога, говорите! — сказал Александр, — у меня нет теперь ни искры рассудка. Я
страдаю, гибну… дайте мне своего холодного разума. Скажите все, что может облегчить и успокоить больное сердце…
— Ах, это все пустяки… — простонал Бобров. —
Ради бога, доктор, дайте морфия… Скорее морфия, или я сойду с ума!.. Я невыразимо
страдаю!..
Астров(смеясь). Хитрая! Положим, Соня
страдает, я охотно допускаю, но к чему этот ваш допрос? (Мешая ей говорить, живо.) Позвольте, не делайте удивленного лица, вы отлично знаете, зачем я бываю здесь каждый день… Зачем и
ради кого бываю, это вы отлично знаете. Хищница милая, не смотрите на меня так, я старый воробей…
—
Ради бога, Николай Степаныч! — умоляет она меня, всхлипывая. —
Ради бога, сними с меня эту тяжесть! Я
страдаю!
А на лето он наезжает в деревню совсем не для того, чтобы
страдать ради двугривенных, а для того, чтобы на досуге обдумать, какие предстоит принять зимой меры, чтобы упомянутые оклады и гонорары не утратить, но приумножить и сохранить.
— Да, я и забыла: вы влюблены… Скажите, бога
ради, что с вами? Мне очень интересно узнать, как мужчины
страдают от любви. Я об этом читала только в романах, но, признаюсь, никогда не видала в жизни.
Кузьма Захарьич! ведомо тебе,
Что мы всем миром посылали к князю
Димитрию Михайловичу в Пурех
Нижегородцев, выборных людей
Из всех чинов, с великим челобитьем.
Князь Дмитрий наше челобитье принял
И приказал сказать всему народу,
Что
ради веры
пострадать готов.
У сбора же казны и у раздачи
На жалованье ратным людям денег
Приговорили кланяться тебе
И звать к мирскому делу неотступно.
Я кручину мою многолетнюю
На родимую грудь изолью,
Я тебе мою песню последнюю,
Мою горькую песню спою.
О прости! то не песнь утешения,
Я заставлю
страдать тебя вновь,
Но я гибну — и
ради спасения
Я твою призываю любовь!
Я пою тебе песнь покаяния,
Чтобы кроткие очи твои
Смыли жаркой слезою страдания
Все позорные пятна мои!
Чтоб ту силу свободную, гордую,
Что в мою заложила ты грудь,
Укрепила ты волею твердою
И на правый поставила путь…
Просматривая историю человечества, мы то и дело замечаем, что самые явные нелепости сходили для людей за несомненные истины, что целые нации делались жертвами диких суеверий и унижались перед подобными себе смертными, нередко перед идиотами или сластолюбцами, которых их воображение превращало в представителей божества; видим, что целые народы изнывали в рабстве,
страдали и умирали с голоду
ради того, чтобы люди, жившие их трудами, могли вести праздную и роскошную жизнь.
— Иван Петрович! — сказал Грохольский тоном умирающего. — Я всё слышал и видел… Это нечестно с вашей стороны, но я не виню вас… Вы ее тоже любите… Но поймите, что она моя! Моя! Я жить не могу без нее! Как вы этого не поймете? Ну, положим, вы любите ее,
страдаете, но разве я не заплатил вам хотя отчасти за наши страдания? Уезжайте,
ради бога! Уезжайте,
ради бога! Уезжайте отсюда навсегда. Умоляю вас! Иначе вы убьете меня…
— Я невиновен, отпустите меня! Я не могу переносить этих мук! Я совершенно невинен в этом преступлении и
страдаю за грехи других! О, если бы я мог выпросить прощение у того земледельца, которому я сделал зло
ради моего хозяина! Мучения эти, верно, служат наказанием за мою жестокость.
— Ах, подите вы с вашим лежаньем! Я вас спрашиваю толком, русским языком: что мне делать? Вы врач и должны мне помочь! Я
страдаю! Каждую минуту мне кажется, что я начинаю беситься. Я не сплю, не ем, дело валится у меня из рук! У меня вот револьвер в кармане. Я каждую минуту его вынимаю, чтобы пустить себе пулю в лоб! Григорий Иваныч, ну да займитесь же мною бога
ради! Что мне делать? Вот что, не поехать ли мне к профессорам?
— Марья Петровна, вы когда-то были милостивы ко мне… Конечно, вам трудно узнать меня, когда ни ваш батюшка, ни Иннокентий Антипович не узнали меня… Я
страдал, боролся, но не отчаивался. Тот, на могиле которого вы были сейчас, умер на моих руках, произнося с любовью ваше имя. Пятнадцать лет я
ради вашего отца пробыл на каторге…